Разговор с варваром

[Wella]

Начиная с университета вы часто сталкивались с советскими властями. Вас арестовывали?
[Х-ан]Арестовывали, со школьной скамьи, постоянно. В университете тоже постоянно... Потом выкупался. То есть мои друзья меня выкупали, улаживали. Но когда не получалось выкупить, тогда срок давали, сажали.
[ПХ]За что, например?
[Х-АН] За тот же разбой, за тот же грабеж. На самом деле бывали такие моменты, когда не могли доказать и брали, как хотели, по закону контрабанды например.
[ПХ]Сколько вам было лет, когда вас впервые осудили?
[Х-АН]Мне было где-то двадцать пять. Вначале шла статья – разбой. Потом в конце концов, когда уже договоренность была, более мягкие сроки дали и все подвели под мошенничество и контрабанду. То есть обычная сделка была: ты даешь деньги заранее, чтобы товар привозили. Были случаи, когда товар завозят и проблем. Нет, заплатил – забрал. А здесь по-другому получилось. Мои партнеры – иностранцы – обратились в милицию, и чисто со стороны их заставили написать, что на них разбойничали, хотя они только вернули то, что они должны были вернуть... Ну их потом тоже выдворили за контрабанду.
[ПХ]Это 1980 год. А что было в 83-м?
[Х-АН]Мне все время одно и то же шло – контрабанда. В 83-м – то же самое. Тогда такие оптовые завозы делались. И тогда тоже мои партнеры неправильно поступили...
[ПХ]Сколько раз вас сажали?
[Х-ан]Три. 1980 год, 83-й и 90-й.
[ПХ]Сколько лет в обшей сложности вы сидели?
[Х-АН]Где-то семь лет или чуть больше.
[ПХ]В Москве тогда была широко развита подпольная экономика: всякие фарцовщики, коррумпированные чиновники, контрабандисты и так далее. Именно таких подпольных предпринимателей вы подчиняли себе?
[Х-АН]В принципе, если мы что-то государственное могли брать, это было самое приятное. Потому что ты знаешь на сто процентов, что ты делаешь правильно, что и для тебя, и для твоего народа, и для твоей религии – это враг. Ты знаешь, что твой народ оккупирован и что ты с государством в враждебном состоянии находишься. В принципе тогда многие действия были позволительны. Ну тогда мы были молодые...
То есть опять-таки я не был ангелом. Если нужно было, я рэкет делал, все что угодно делал. У меня задача стоит, я ее выполняю. Я с законами абсолютно не считался. У меня единственный закон – чисто перед Богом: что ты можешь, а что не можешь. Я не был настолько сильно религиозным, как сегодня, но религиозным я всегда был. Я всегда с детских лет молюсь. Даже в университете, я не скажу, что очень строго выполнял все, но молился.
[ПХ]Наверно, молиться было не очень удобно при атеистическом режиме.
[Х-АН]Во-первых, это не делалось открыто, конечно.
Когда мы молились, мы это не демонстрировали. Скажем, когда ты молишься, ты закрываешь дверь. Потому что всем казалось, что это непонятное дело, глупость какая-то, это не поощрялось.
А так я себе позволял и гулять, и пить, и женщин иметь. То есть все это я не воспринимал как преступление против Бога. Потому что все же в Чечне, хоть мы и были религиозными, религия сильно зажата была, никто не ссылался на Коран. Я и не знал, как человек должен себя вести. Все, что я делал, мне казалось какими-то шалостями перед Богом, я был уверен, что за эти шалости буду прощен. Главное – я Его люблю, я верю, я молюсь. А остальное все казалось незначительным. Это только потом осознание пришло.
[ПХ]Вы окончательно посвятили себя Богу в 1995 году, когда были ранены?
[Х-ан]Вы знаете, у меня очень много оснований, о которых я не хочу сегодня говорить, но Бог действительно выводит человека на прямой путь.
Кстати, я и тогда думал, в молодые годы, что лет в сорок брошу плохое и только на чистое перейду – как Бог каждый шаг приказывает. Ну я не скажу, что именно так и получилось. В сорок лет я не все сразу бросил. Но здесь как раз получилось, что в сорок лет меня ранили и я костыль взял, а говорят, что мусульманин должен брать в сорок лет костыль, чтоб думать о смерти.